В то самое время началось сильное административное гонение на штундистов, отнятие земли, заключение в тюрьмы, побои, высылка на поселение. Особенно чувствительно было запрет штундистам общественных молитвенных собраний, на которых они познавали, главным образом, и истину и сладость новой их веры. За участие в запрещенных молитвенных собраниях администрация преследовала штундистов очень строгими мерами, — до лишения земли и ссылки на поселение включительно.
Что было делать штундистам? Самая нравственно слабая часть их впала в религиозный индифферентизм и из за внешних житейских соображений вернулись в православие и своим индифферентизмом, скрытым недоброжетельством и враждой, до сих пор разлагает жизнь православных приходов. Большинство сумело кое как отбиваться через своих вожаков на публичных беседах от миссионеров, а в административных и судебных местах от репрессий за молитвенные общественные собрания, меньшинство же штундистов, люди потерявшие веру в Писание, не желавшие идти ни на какие компромиссы с внешними тяжелыми условиями для свободного проявления их религиозной жизни, естественно впали в мистическое настроение.
Они потеряли веру в Евангелие, но во всей силе сохранили сознание о сладости душевных или сердечных переживаний новой штундовой веры. Они встроили преграду для своих молитвенных собраний, на которых они больше всего вкушали душевную сладость своей веры, но побороть это препятствие законным путем, путем тяжбы за свои права, как это сделало большинство штундистов — на это у них не было ни охоты, ни сил. Ко всему внешнему они почувствовали неодолимую апатию.
Психически усталые, пассивные, они всецело отдались в область чувств, потеряв всякую волю над ними. Внимая только внутренним своим переживаниям, послушные только внутреннему духу, они приняли эти душевные переживания за жизнь Бога или Христа в себе. То есть вера, то есть закон, то есть Бог, что в человека совершается. Этому внутреннему чувству они дали необузданную свободу; и в этой свободе они полагали всю жизнь, все спасенье, все Царство Божье.
Нужно было только найти человека, который взял бы их и за которым они пошли бы, которому отдались бы в его полную волю. Для этого, собственно, не нужно было, чтобы этот человек был религиозно образован. Вопросы вероучения для них были вторичны. Нужно, что бы этот человек сам взял волю над ними и умел возбуждать и поддерживать в них сладость внутреннего религиозного переживания.
Будет-ли он это делать путем проповеди о себе, как об имеющем придти для суда и устроения царства Божьего Спасителя, как это делал Малеванный, даст-ли он возможность осуществления полной свободы от труда, от властей, от обычной обстановки жизни, от всяких семейных, родственных и прочих обязательств, как это делает Лысенко, поведет-ли их на разрушение всего им враждебного и постылого, как это сделал Тодосиенко, все равно, лишь бы вкусить и пережить упоение момента, когда всего себя отдаешь охватившему тебя чувству.
В руках того, кто захотел бы увлечь малеванцев за собою, одинаковую роль могут играть, самые различные средства, например, красивая внешность, способность вдохновенно говорить, петь, даже быстро набирать какие либо бессмысленные фразы. Малеванцы, особенно малеванки, готовы признать за своего христа и поклониться ему, как Богу, всякого кто может довести их до экстаза. Случалось, что миссионер, рассказывая народу историю рождения Спасителя или излияния св. Духа на Апостолов, доводил этим малеванцев до экстаза, и они тут же при народе начинали свои судорожные радения и кричали миссионеру, что он — Христос.
Один из миссионеров таким путем дал возможность представителям медицины видеть открытое публичное радение малеванцев. Другой сделал тоже для представителей администрации. А еще один миссионер, поразивший малеванцев не столько своими миссионерскими беседами, сколько удивительно внушительной наружностью, не мог затем избавиться от своих поклонников, объявивших его христом и богом, и приходивших к нему в город для поклонения из отдаленного села.